— Микки, пойми, это интересно с профессиональной точки зрения. Разве этого не достаточно? То, что ты тут недавно говорил о своей практике, справедливо и в отношении меня. А еще для меня это возможность отвлечься от шизофреников-вырожденцев с улицы и хреновых проныр, пытающихся симулировать психоз, каковые две категории и есть, как ты знаешь, основная моя клиентура. Ну давай, Микки. Что тебе стоит?
Он улыбается, хмыкает и обнимает ее за плечо.
— Ладно, ладно. Наверное, я дерьмовый психиатр, если поддаюсь на такие инфантильные приемы, да что уж там. Созвонюсь с Джексоном, когда мы получим пациентку. Но я собираюсь руководить процессом не номинально, а на самом деле, так что не воображай, будто это и вправду будет только «возможностью отвлечься». На том и порешим. А сейчас вали из моего кабинета!
— Да, доктор.
Она наклоняется, целует его в щеку и уходит.
Сев в машину, Лорна оставляет дверцу открытой: двигатель работает, кондиционер обдувает прохладным воздухом ее лицо. Чувствуя, что потеет сильнее, чем того требуют жара и влажность, и ощущая, как глухо стучит ее сердце, она закрывает дверцу, надеясь быстрее остудить машину. Лицо подсыхает. Лорна снимает жакет и направляет струйки воздуха себе под мышки, под рукава блузки, уговаривая себя, что она должна чувствовать себя чудесно, просто великолепно: прокатила этого сукина сына Касдана, заручилась поддержкой Лопеса, удачно навешала ему лапши насчет своего психического состояния и получила согласие на работу с Дидерофф. По всем пунктам добилась, чего хотела. День задался, ей бы радоваться, так какого, спрашивается, черта она сидит здесь, жжет бензин и держит руку на сердце, пытаясь сосчитать пульс, опасаясь тахикардии, а еще больше боясь поддаться одному из тех приступов тревоги, которые способны заставить ее часами неподвижно сидеть в машине. Она проверяет топливный бак — хорошо, залит на три четверти. Как-то она не смогла выехать с парковочной площадки в Дэйдленде из-за того, что закончился бензин, и с тех пор старается заправляться почаще. Да, что ни говори, а показатели по седьмой шкале у нее гораздо выше, чем у Эммилу Дидерофф. Тенденция к проявлению навязчивых состояний. Приступы тревоги. Ну уж нет: чего ей не хватает, так это долбаного приступа, прямо на парковочной площадке под носом у Микки Лопеса.
Она сдает назад, наезжает задним колесом на поребрик, отделяющий площадку от газона, четко впечатывается левым задним фонарем в ствол дерева, дико чертыхается и, бросив машину вперед, вылетает со стоянки, устремляясь на Понсе-де-Леон. На автостраде Дикси она начинает размеренно и глубоко дышать, стараясь успокоиться. Когда ситуация вырывается из-под контроля, фокус состоит в том, чтобы попробовать контролировать хотя бы то, что можешь, а уж дыханием, к этому ее приучил опыт приступов паники, управлять можно всегда. Способ хороший, если ты, конечно не сумасшедший, но уж это точно не про нее. Скорее всего. Почему она так сильно потеет, уж не первые ли это симптомы диабета второго типа. У ее дедушки был диабет. Но ведь она проверяет уровень сахара в моче чуть ли не каждый день. Нет, наверное, это какой-то гормональный сбой. Может быть, сексуальная депривация? Впрочем, что тут гадать, все из-за чертова Касдана, это он так на нее влияет.
Да, нельзя не признать, что раздражающее напряжение имеет место, и ей, как современной женщине, необходимо позаботиться о себе, но беда в том, что для нее это весьма затруднительно. Лорна не депрессивна (показатель по второй шкале равен пятидесяти трем), но при этом решительно не может заставить себя получить сексуальное удовлетворение без участия партнера, причем партнера мужского пола. Она знает, что некоторые ее знакомые далеко не столь щепетильны. Бетси Ньюхаус, ее другая лучшая подруга, не считая Шерил Уэйтс, любит потолковать о достоинствах фаллоимитаторов и вибраторов и частенько грозится купить таковой для Лорны. Ее послушать, так во многих отношениях эта штуковина превосходит любого мужчину. Лорну, правда, перспектива удовлетворяться при помощи такого прибора не воодушевляет и разговоры эти ей надоели, но Бетси хорошая подруга. Кроме того, никто не идеален и сама Лорна тоже не подарок.
Лорна приезжает домой, на оштукатуренное ранчо в Южном Майами; едва ввалившись в гостиную, врубает оконный кондиционер и на несколько мгновений замирает под холодным воздушным потоком. Гостиная обставлена просто — багамская софа под бежевым гаитянским хлопковым покрывалом, журнальный столик со стеклянной столешницей, несколько парусиновых раскладных стульев бледно-лимонного цвета и хлопковый коврик на дощатом полу. По части живописи Лорна предпочитает замысловатый сюрреализм, и на стенах висят несколько полотен, купленных на художественных ярмарках в Кокосовой роще. Она спешит в спальню, где кондиционер работает непрерывно с мая по ноябрь, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, а оттуда в ванную, принять душ. Она старается не смотреть на черную плесень, проступающую на потолке и плитках. Раз в неделю здесь делает уборку иммигрантка из Гватемалы, но она эту плесень не трогает, и сама Лорна тоже.
Обнаженная, не считая желтого полотенца, она идет на кухню, готовит себе джин с тоником и соком, выдавленным из лимона, сорванного здесь же, на дворе, осушает одним махом половину и, переведя дух, возвращается в спальню за легкой хлопковой рубашкой и бермудами. После чего направляется в свой кабинет.
Лорна «свободный художник», и, хотя значительная часть ее работы осуществляется вне дома, кабинет представляет собой самое большое помещение в доме, образовавшееся в результате сноса стены между двумя маленькими спальнями и перегородки между второй спальней и тем, что местные уроженцы называют флоридской комнатой. Это своего рода закрытое патио с каменным полом, отделенное от заднего сада стеклянной ширмой, сквозь которую с ее места за письменным столом видны кусты кротона и желтые цветы. Она садится во вращающееся кресло и, наслаждаясь видом на сад и птичьими трелями, потягивает маленькими глоточками коктейль.