Долина костей - Страница 149

149

* * *

Лорна с неохотой выныривает из сна и, обнаженная, ковыляет в ванную, где останавливается перед оставшимся от прежних владельцев большим, во всю стену, зеркалом, чтобы посмотреть, как она выглядит. Явные признаки распада появятся еще нескоро, но какое это имеет значение, если процесс уже пошел. Она думает, что на какой-то короткий срок приобретет изысканную стройность, но после этого стремительно превратится в обтянутый желтой кожей скелет. С другой стороны, такой сексуальной жизни, как сейчас, у нее не было никогда. Что это: десерт для гурмана под завязку никчемной, безвкусной трапезы? Что? Лорна понимает, что ее мысленный вопрос может быть обращен только к Всевышнему, и вспоминает последнюю тетрадь, где Эммилу высказывает предположение относительно наличия у Святого Духа чувства юмора. Каково это, размышляет она, верить во все такое? Лорна мимолетно заглядывает в свое сознание и приходит к выводу, что механизм, генерирующий веру, там напрочь отсутствует. Зато присутствует что-то вроде блокиратора, мигом гасящего возникающие колебания и выдающего на мысленный экран, как в программе «Пауэр пойнт», готовые картинки с материалистическим объяснением всего того, что свалилось на нее в последнее время.

Она ощупывает свои гланды, находя их распухшими, но не изменившимися. Ее лихорадит, температура, похоже, сто с небольшим по Фаренгейту, ее подташнивает, но не настолько, чтобы вырвало. То есть, как заключает Лорна, смерть приближается, но она еще не рядом. С этой мыслью доктор Уайз забирается под душ и, смывая с себя любовную испарину, снова задается вопросом: долго ли это продлится до того, как болезнь сделает ее слишком слабой и непривлекательной для секса? Но ничего, приходит решение, к тому времени у меня будет достаточно пилюль, чтобы заснуть и не проснуться.

Уже одеваясь, Лорна думает о том, что ей вроде следует испытывать подавленность, но как бы не так. Вместо этого присутствует ощущение, будто все происходит с кем-то другим и наблюдается ею со стороны. Пресловутая «стадия отказа»? Очень может быть.

Выходя, она замечает, что дверь в комнату для гостей открыта, и слышит шорох на кухне: закрывается дверца холодильника. Это Эммилу, в шортах и футболке, с коробочкой йогурта в руках.

— О, вы встали! — говорит она, помахивая йогуртом. — Надеюсь, вы не против… Не могу вспомнить, когда ела в последний раз.

— Конечно не против, что за глупости. Может, поджарить яичницу с беконом?

— Нет, хватит и этого.

Лорна варит кофе, и они выходят в патио. В связи с прохладой кондиционеры отключены, благодаря чему можно слышать доносящееся из нависающей листвы пение пересмешников. Лорна маленькими глотками отпивает кофе и грызет уголок тоста. Теперь она никогда не испытывает голода. Эммилу сидит, скрестив ноги в плетеном кресле, и сосредоточенно, с видом глубочайшего удовлетворения, поглощает, запивая йогуртом, четыре тоста с джемом.

Сейчас ей можно дать лет четырнадцать, и Лорне трудно поверить, что эта женщина прожила описанную в признаниях жизнь: убийства, проституция, торговля наркотиками, командование войсками, хождение по колено в крови… Где она все это держит? Взгляд Лорны падает на ногу Эммилу, невольно отмечая страшные зарубцевавшиеся шрамы. Ну и где же невроз, сокрушение духа, посттравматический синдром? Ей вспоминается серия тестов, которую она, совсем недавно, так самонадеянно проводила. Впрочем, это делалось другой Лорной, той, которой более не существует. Чертова Дидерофф самим своим существованием попирает психологию как науку. Эта мысль смущает доктора Уайз.

Эммилу ловит на себе взгляд Лорны и, в свою очередь, осторожно улыбается.

— Извините. Я жру, как свинья. Мои динка были бы огорчены.

— А они что, обходятся без еды?

— Нет, конечно, но у них в чести скромность и сдержанность. Выказывать голод и обжираться против обычая. Правда, им не с чего становиться чревоугодниками, кухня у них безвкусная. Основное блюдо — каша из сорго с мертвыми насекомыми. Насекомые, с любой едой или сами по себе, в Африке служат важным источником белка.

Лорне приходится подавить рвотный позыв.

— К этому привыкаешь, насекомые там кишат повсюду, — говорит Эммилу, вновь взявшись за йогурт. — Молока у динка хоть залейся, но ни йогурта, ни сыра они не делают. Я пыталась научить их, но, признаюсь, хитом мои молочные продукты не стали. Правда, у них есть сливочное масло. И в коровах их заботят не надои, а количество голов. Все равно что думать, будто двадцать десятицентовых монет стоят больше, чем десять четвертаков.

Лорна слушает без комментариев, она сразу распознает нервное недержание речи. Эммилу продолжает свою лекцию о сельском хозяйстве динка, включая подробности, без которых Лорна запросто могла бы обойтись: например, что мужчины прижимают губы к коровьему заднему проходу и вдувают туда воздух, дабы внушить корове, что та все еще беременна, — и тут звонит телефон. Лорна заходит в дом и возвращается с удивленным видом, держа в руке беспроводную трубку.

— Это тебя, — говорит она.

Эммилу берет трубку, как гранату. Она слушает больше, чем произносит, и то в основном односложно. Закончив разговор, поясняет:

— Это из общества. Они хотят, чтобы я вернулась. Если, конечно, наш друг не намеревается арестовать меня снова.

Лорна почти не удивляется тому, что общество знает ее номер.

— Ну, это навряд ли. А как ты: вернешься назад, в Судан?

Эммилу смотрит вверх, на дерево манго.

— Нет, думаю, что нет. Как вы, наверное, поняли из моей писанины, у нас до сих пор ведется дискуссия о том, вооружать ли наши миссии, и я представляю собой живой пример того, что из этого получается. Вот почему общество заплатило за мое освобождение и собирается прислать человека, чтобы забрать меня отсюда.

149